IAKUBOVSKII

### 1 

Раньше в Турции было проще путешествовать автостопом. До кризиса 2008 года турки лучше относились к туристам. По крайней мере так мне сказал Дзен, молодой моряк из Измира. Он работает на танкере-химовозе, мечтает поселиться в Дублине, но без остановки болтает о том, что его родное Эгейское море лучше любого другого. По словам Дзена, только у него «истинно морской запах». Благодаря этому разговору, я тоже его тогда почувствовал. К сожалению, до Измира я так и не добрался.

Ловить машину стало сложнее еще и потому, что по всему побережью Черного моря тянется огромное скоростное шоссе. Чтобы найти место, где автомобилисты хотя бы немного снижают скорость, нужно пройти иногда около десяти километров. С моими больными ногами периодически приходилось брать передышки и сходить на обочину. Расстояние от шоссе до морского берега в Северной Турции – всего около тридцати метров, и чтобы отдохнуть от грохота машин пришлось бы натянуть плавки и отплыть от берега метров на триста.

Недалеко от населенных пунктов, в этих тридцати метрах между морем и дорогой, обычно тянутся беседки, целые сотни беседок. Горожанам они, видимо, должны заменять парки. В редкую на Черном море солнечную погоду турки приезжают туда жарить кебаб и пить чай под автомобильную симфонию в сотню децибел.

В одной из таких беседок я присоединился к пиру рабочих местной тюрьмы. На столе были щедро разложены сладости из супермаркета и чай. Спросил их про Эрдогана и Килишдароглу, кого они поддерживают. Четверо понуро воздержались. Ответил только один – грустно, по-турецки, на котором я знаю лишь имена собственные. Затем они вернулись к своему прекрасно нескладному рассказу про их Ризевский чай, широким жестом показывая на горы, где зеленели плантации.

А потом я набрел на пропагандистские пляски в поддержку Эрдогана. Там меня напоили все тем же чаем и позвали танцевать. Мне очень хотелось присоединиться, но я отказался. На протяжении всей поездки шансов потанцевать у меня больше не возникало.

### 2

В отличие, например, от своего оппонента Эрдоган во время предвыборной кампании, вместо одного, использовал сразу несколько цветов для агитационных материалов. Плакаты и автобусы у него темно-синие. Флаги с его лживо добрыми глазами, правой рукой, сложенной в характерном опознавательном жесте, и левой, конечно же, у самого сердца – красные. Билборды и костюм, в котором он часто появляется на публике, – зеленые. А заявленный цвет его партии – белый.

Эрдоган похититель цветов. Я решил ему отомстить, присвоив его цвета себе. Разумеется, с помощью фотографии.

Оказавшись в Стамбуле, я пошел по бедной части района Бейоглу и начал направлять камеру на незнакомый мне ранее плакат белого цвета с улыбающейся рожей вождя. Но, не успев сделать снимок, услышал, как ко мне обратился местный житель:

– Проблем, проблем. Ноу. Дылит.

– But why? – спрашиваю я.

– Ноу, ноу. Дылит. Ай Кердиш мафия. Дылит.

Я ответил ему: «Understood», – и показал дисплей с иконкой «Удалить».

– Тэнк ю, аркадаш.

Мы улыбнулись друг другу и поцеловались небритыми щеками. Я попытался узнать у него, почему он не хочет (из любви или от ненависти), чтобы я снимал Эрдогана, но для этого мне не хватило языков. Настаивать я не решился. Все-таки мафия. Закончив разговор, он вернулся к своим приятелям, видимо, к тем самым курдским мафиози, а я отправился дальше в путь, не в силах сдержать возбуждения от произошедшего.

Это потом я узнал от моего нового друга, беженца из Афганистана, прожившего полжизни в Стамбуле, что кроме курдов, зверски ненавидящих Эрдогана, есть и такие, которые его поддерживают.

Сила пропаганды. Ненавижу.

### 3

Я поехал автостопом со спальником и гамаком по Турции, чтобы сбежать от своей злости. Злости на войну и всех тех, кто ее начал и продолжает, и кто начал все войны до, и кто начнет все войны после. Злости на собственное бессилие в борьбе с ними. Злости, от которой становится физически сложно дышать.

Избавиться от нее всегда помогали дорога и эстетический эскапизм. Когда я нахожу наконец тот самый кадр, знакомый только мне одному, горло как будто становится чистым, а воздух вокруг обогащается кислородом. Но оказавшись в пути и добравшись до Ризе, маленького черноморского городка и по совместительству родины Эрдогана, я понял, что в этот раз сбежать не получится.

Меня окружило зло в своем наличном проявлении – визуальная пропаганда всех форм и размеров: флаги, баннеры, плакаты. И на каждом – физиономия Эрдогана или Килишдароглу, такого же правого националиста, почему-то провозглашенного «турецким Ганди», или какого-нибудь другого их регионального подопечного. Будучи фотографом, игнорировать визуальное я не могу. И, даже если мне удавалось абстрагироваться от смысловой составляющей визуального, оно все равно обуревало, давило меня своим масштабом. Сначала это погружало в отчаяние, а за отчаянием следовала раскаленная злость, выливающаяся в навязчивые импульсы делать что-то непосредственное. Например, рвать или жечь. Но в итоге я нашел другой способ выразить гнев.

Я с разных сторон подходил к плакатам вплотную и расстреливал их из широкоугольного объектива, провоцируя оптические искажения портретов. И каждый раз, когда рожа получалась особенно уродливой, меня трясло от истерического смеха. Мне будто бы удалось каждому из этих ублюдков сломать нос. Дышать от этого становилось значительно легче.

И к тому же вышло красиво.

In May 2023, I was hitchhiking through northern Turkey to Istanbul. Turkey was in the middle of a presidential election at the time. I lived, drank and ate with Turkish people and documented this transitional period the country was going through. The work is organized into 3 types of narratives. The first and central one is "flags" -- photographs of flags and banners depicting politicians, local and federal, distorted in various ways, technical or symbolic. Printed in the same way as the propaganda flags themselves. The second type are photographs of space: documentary and abstract, depicting the processes and feelings which the locals and myself were going through. The third type is text, a composition of notes and stories from the journey, showing a more reflective and delayed perspective on my experience.